Волны морей, бесконца — бесконца — безнадежные,
Бог Океан, неоглядно — темно — утомительный.
Изначально горенье Желанья,
А из пламени — волны повторные,
И рождаются в Небе сиянья,
И горят их сплетенья узорные.
Неоглядны просторы морские,
Незнакомы с уютом и с жалостью,
Каждый миг эти воды — другие,
Полны тьмою, лазурностью, алостью.
Им лишь этим и можно упиться,
Красотою оттенков различия,
Загораться, носиться, кружиться,
И взметаться, и жаждать величия.
Если ж волны предельны, усталы,
В безднах Мира, стеной онемелою,
Возникают высокие скалы,
Чтоб разбиться им пеною белою.
Мудрецы говорят: описать нам Его невозможно,
Трижды темная Тайна, хоть Он — ослепительный
Свет.
Лишь скажи утвержденье,— оно уж наверное ложно,
Все реченья о Нем начинаются с возгласа: «Нет».
Нет в Нем скорби, ни жизни, ни смерти,
ни снов, ни движенья,
Но, скорбя со скорбящим, с живущим живет Он
как брат.
И повсюду, во всем, ты увидишь Его отраженья,
Он в зрачках у тебя, Он твой первый, последний
твой взгляд.
Не терзайся, душа, если речь рассказать неспособна
То, что, будучи Словом, бежит от несчетности слов.
Капля каждая — видишь — играет и искрится дробно,
И не капле явить Океан, без теснин берегов.
Мудрецы—говорят. Но не медли, душа, с мудрецами,
Если хочешь побыть с Тем, Кто в каждой
песчинке пустынь.
Видишь — горы горят снеговыми своими венцами?
Их молчанье — с душой, их молчанье есть
область святынь.
Лишь вступи в этот мир, или пенью внимай
Океана,—
Ты вздохнешь и поймешь, что беседует Кто-то
с тобой,
И закроется в сердце глубокая алая рана,
И утонет душа в Белизне, в глубине голубой.
Далеко идут — идут пути.
Ждут ли нас, в конце их, за горами?
Есть ли Бог? Он сжалится ль над нами?
Есть ли Бог, и как Его найти?
Затаив невыраженный вздох,
Я прошел несчетные дороги.
Мозг болит, болят глаза и ноги.
Я не знаю, братья, есть ли Бог.
Все устали в тягостном пути.
Вот, теперь последняя дорога.
Если даже здесь не встретим Бога,
Больше негде Бога нам найти.
Страшный путь. Уступы. Скудный мох.
Западнями — всюду щели, срывы.
Будем ли в конце концов счастливы?
Как узнать! Как знать, какой Он,— Бог!
Не обвиняй, не обвиняй. Быть может он неправ.
Но он в тюрьме твоей забыл пучок душистых
трав.
И он в тюрьме твоей забыл замуровать окно.
И Мир Ночной, и Мир Дневной идут к тебе на дно.
Ты потонул. Ты здесь уснул. И встать не можешь
ты.
Но вот в тюрьме глядят, растут, и царствуют
цветы.
На месте том, где ты лежишь, как труп ты
должен быть.
Но сердце знает, что нельзя созвездья не любить.
Не обвиняй, не обвиняй — хотя бы потому,
Что обвиненьем все равно не повредишь ему,
А только сделаешь свой взор тяжелым и больным.
И, если вправду он неправ, сравняешься ты с ним.
А если то не случай был, что он забыл цветы?
А если то не случай был, что Небо видишь ты?
Как взглянешь ты, когда он вдруг в тюрьме
откроет дверь,
Отворит дверь, что заперта, закована теперь?
Я знаю, больно ждать того, что только может быть.
Но счастлив тот, кто даже боль сумеет полюбить.
Я знаю все. Мне жаль тебя. Но чу! Цветы цветут.
Мой брат, я — дух того, кто был — в твоей
тюрьме — вот тут.
В недвижности, в безгласной летаргии
Прибрежных скал, молчащих над водой,—
Молчащих век, века, еще, другие,
Молчащих в безглагольной летаргии,—
Есть смысл — какой?— не уловить мечтой,
Но только вечный, благостный, святой,
Сильней, чем все напевности морские.
Запад и Север объяты
Пламенем вечера сонного.
Краски печально - богаты
Дня безвозвратно - сожженного.
Ветер шумит, не смолкая,
Между листов опадающих.
С криком проносится стая
Птиц, далеко улетающих.
Счастлив, кто мудро наполнил
Хлебом амбары укромные.
Горе, кто труд не исполнил,
Горе вам, мыслями темные!
Мое несчастье несравнимо
Ни с чьим. О, подлинно! Ни с чьим.
Другие — дым, я — тень от дыма,
Я всем завидую, кто — дым.
Они горели, догорели,
И, все отдавши ярким снам,
Спешат к назначенной им цели,
Стремятся к синим небесам.
Великим схвачены законом,
Покорно тают в светлой мгле.
А я, как змей, ползу по склонам,
Я опрокинут на земле.
И я хотел бы; на вершины