Мучительная ложь.
Смеются ль,— тут как тут
За пазухою нож.
И снова льется кровь
Из темной глубины.
И вот мы вновь, мы вновь —
Актеры Сатаны.
Боже мой, о, Боже мой, за что мои страданья?
Нежен я, и кроток я, а страшный мир жесток.
Явственно я чувствую весь ужас трепетанья
Тысяч рук оторванных, разбитых рук и ног.
Рвущиеся в воздухе безумные гранаты,
Бывший человеческим и ставший зверским взгляд,
Звуков сумасшествия тяжелые раскаты,
Гимн свинца и пороха, напевы пуль звенят.
Сонмы пчел убийственных, что жалят в самом деле,
И готовят Дьяволу не желтый, красный мед,
Соты динамитные, летучие шрапнели,
Помыслы лиддитные, свирепый пулемет.
А далеко, в городе, где вор готовит сметы,
Люди крепковыйные смеются, пьют, едят.
Слышится: «Что нового?» Слегка шуршат газеты.
«Вы сегодня в Опере?»—«В партере, пятый ряд».
Широко замыслены безмерные мученья,
Водопад обрушился, и Хаос властелин,
Все мое потоплено, кипит, гудит теченье, —
Я, цветы сбирающий, что ж сделаю один!
«Кто визжит, скулит, и плачет?»
Просвистел тесак.
«Ты как мяч, и ум твой скачет,
Ты щенок, дурак!»
«Кто мешает битве честной?»
Крикнуло ружье.
«Мертвый книжник, трус известный,
Баба,— прочь ее!»
«Кто поет про руки, ноги?»
Грянул барабан.
«Раб проклятый, прочь с дороги,
Ты должно быть пьян!»
Гневной дробью разразился
Грозный барабан.
«Если штык о штык забился,
Штык затем и дан!»
Пушки глухо зарычали,
Вспыхнул красный свет,
Жерла жерлам отвечали,
Ясен был ответ.
Точно чей-то зов с амвона
Прозвучал в мечте.
И несчетные знамена
Бились в высоте.
Сильный, бодрый, гордый, смелый,
Был и я солдат,
Шел в безвестные пределы,
Напрягая взгляд.
Шло нас много, пели звоны.
С Неба лили свет
Миллионы, миллионы
Царственных планет.
Мне странно подумать, что трезвые люди
Способны затеять войну.
Я весь — в созерцательном радостном чуде,
У ласковой мысли в плену.
Мне странно подумать, что люди враждуют,
Я каждому рад уступить.
Мечты мне смеются, любовно колдуют,
И ткут золотистую нить.
Настолько исполнен я их ароматом,
Настолько чужда мне вражда,
Что, если б в сражении был я солдатом,
Спокойно б стрелял я тогда.
Стрелял бы я метко, из честности бранной,
Но верил бы в жизнь глубоко.
Без гнева, без страха, без злобы обманной,
Убил бы и умер легко.
И знал бы, убивши, легко умирая,
Что все же мы браться сейчас,
Что это ошибка, ошибка чужая
На миг затуманила нас.
Да, я наверно жил не годы, а столетья,
Затем что в смене лет встречая—и врагов,
На них, как на друзей, не в силах не глядеть я,
На вражеских руках я не хочу оков.
Нет, нет, мне кажется порою, что с друзьями
Мне легче жестким быть, безжалостным подчас:—
Я знаю, что для нас за тягостными днями
Настанет добрый день, с улыбкой нежных глаз.
За миг небрежности мой друг врагом не станет,
Сам зная слабости, меня простит легко.
А темного врага вражда, как тьма, обманет,
И упадет он вниз, в овраги, глубоко.
Он не узнает сам, как слаб он в гневе
сильном,
О, величаются упавшие, всегда:—
Бродячие огни над сумраком могильным
Считает звездами проклятая Вражда.
Я знаю, Ненависть имеет взор блестящий,
И искры сыплются в свидании клинков.
Но мысль в сто крат светлей в минутности
летящей,
Я помню много битв, и множество веков.
Великий Архимед, с своими чертежами,
Прекрасней, чем солдат, зарезавший его.
Но жалче тот солдат, с безумными глазами,
И с беспощадной тьмой влеченья своего.
Мне жаль, что атом я, что я не мир—два мира!—
Безумцам отдал бы я все свои тела,—
Чтоб, утомясь игрой убийственного пира,
Слепая их душа свой тайный свет зажгла.
И, изумленные минутой заблужденья,
Они бы вдруг в себе открыли новый лик,-
И, души с душами, сплелись бы мы как звенья,
И стали б звездами, блистая каждый миг!
Возвращение к жизни, и первый сознательный взгляд.
— «Мистер Хайд, или Джикиль?» два голоса мне
говорят.
Почему ж это «Или»? я их вопрошаю в ответ.
Разве места обоим в душе зачарованной нет?
Где есть день, там и ночь. Где есть мрак, там
и свет есть всегда.
Если двое есть в Мире, есть в Мире любовь и вражда.
И любовь ли вражду победила, вражда ли царит,
Победителю скучно, и новое солнце горит.
Догорит, и погаснет, поборется с тьмою—и ночь.
Тут уж что же мне делать, могу ли я Миру помочь.
Ничего, Доктор Джикиль, ты мудрый, ты добрый
ты врач,
Потерпи, раз ты Доктор, что есть Мистер Хайд,